Я памятник тебе воздвигнул полюбовно,
Не внемля ни цене, не чувствами горя.
Закорки нежные долотом выскреб ровно,
Вместо хребта забил я стержень родия.
Кадык свой чёрствый вырезал ножом,
Теперь крови усталой в нём немерено.
В руках твоих он острым стал пером,
Но обладателю семь раз отжить отмерено.

Меня господь седой Аиду в кости проиграл,
Но острой шашкою разбитый рано опадает
С бледного коня манящий кровью пьедестал,
Где правдой всадник похороненный страдает.
Покорно голова его лежит у туфель золотых,
Отрезан мило падкой смерти желчный язык.
Он жалобно висит, угроза сердцам молодых,
Висит губой колокола на шпилечке впритык.

Позу с талией поставил я смущённой,
Нежность дамскую желая показать.
Знать велю одной Иуде ущемлённой,
На неровности коры где стоит указать.
Туда ребро своё я вставил бескорыстно,
Сверху платьем алым укрывая лик.
В плечах фонарики развились пышно,
Грудина мрамором расширилась на миг.

Декольте свободно открывает душу,
А на шее сердоликом вязано колье.
Серёжки с солнцем закрывают уши,
К ногам склонились толпы шевалье.
А на глазах бездонных и янтарных
Тряпка, что чернее отражает свет.
На лбу венок: спереди из лучезарных,
Позади терновых цветень вьётся след.

В руке кадык, в другой — бокал,
Моё где сердце медленно стучит.
На сердце том синеется фингал,
Но рядом о романтике гласит пиит...
И вечером, и утром ходят полукругом,
Восторженно на памятник глядя.
Но не целуются, а плачут над недугом.
Разве этого желал я, строя из себя?...

Всё, подписана поэма,
Понятые вскорь расхвалят свой отчёт:
От деревушки, девочки сбегали где из дома,
Дьявол сам оставил девять сот:
Сотканы из серебра с латунью
Ласковой рукою кузнеца
Кресты, служащие унынью,
Уносящие любовь по присказке жнеца.

Раньше семьи убирались у могил
Молодых в прошедшем стариков,
Странных анекдотов мастеров;
Махали вслед, читая завещание из чернил.
Чёрт побрал: теперь лишь вдовы
Вдоль холмов выходят помолчать,
Подрожа, без искренней молвы,
Мертвецам в гляделки проиграть.

Один кузнец, будучи любвеобильным,
Любой третий день календаря
Карандашом обводит жирным:
"Живи, любимая", — моля.
Может, знай он месяц, был бы счастливее немного:
Не двенадцать раз на год
Горбатясь, тащил крест покрова золотого,
Запевая горе кучею любовных од.

Ведь о дне рождения любимой
Люди не способны позабыть,
Поссориться вольны лишь временами,
Вреда любви не смея причинить.
Приноси одно лишь счастье той,
Тонкой нитью с оной связан ты сердцами,
Скорбящий как приносит крест чинить,
Чёрту в лишний раз чтоб насолить.